Если в фильме Тима Бертона на стене висит ружье, то его играет Джонни Депп.
По заявке Т1-8 Жуков/Достоевский. Пагубная страсть, влечение, взаимное желание "переубедить" партнера. Жестокость со стороны Жукова. "Иногда у меня были очень плохие идеи..."
Оно охрененно! Дост такой Есь xD Или Гамлет xD Или... Баль? О3О
читать дальшеПишет Гость:
Оно охрененно! Дост такой Есь xD Или Гамлет xD Или... Баль? О3О
читать дальшеПишет Гость:
31.03.2011 в 15:10
989 слов. Автор идиот очень извиняется, потому что получилось нечто психоделичное. А и ну да, я не слишком давно увлекаюсь соционикой, чтобы все было особенно вхарактерно.
Больно.
Больно – смотреть, думать, разговаривать, вспоминать.
Больно – смотреть на слишком тонкие запястья, смотреть в слишком тусклые глаза, больно бороться с невыносимым, мучительным, разъедающим желанием вот прямо сейчас, прямо здесь намотать на руку длинные волосы, и вот в прямом смысле, без всякой вежливости и романтики отыметь.
Желание странное, иррациональное и неправильное, у него, Жукова, к Достоевского должна быть ненависть, презрение и раздражение. То есть они и есть на самом деле, полный комплект, но вместе с этим невыносимым желанием…
Жуков хорошо себя контролирует, слишком хорошо, и это слава богу. Жуков слишком редко видит Достоевского – только когда Есенина с репетиций забирает, но одной этой короткой встречи достаточно, чтобы превратить его ум в бестолковый клубок змей. Вот как сегодня, например.
Достоевский ходит по сцене взад-вперед, что-то в сценарии исправляя, изредка покусывая кончик карандаша – господи, знает ли он, как пошло это на самом деле выглядит? Гулко стучат каблуки, мягко струится бархат черного камзола, и цветы эти искусственные, дурацкие серые розы, едва-едва в волосах держатся. Колышутся полупрозрачные кружева, шуршит карандаш по бумаге.
Невыносимо.
Отвратительное, глупое чувство сжигает изнутри, больно ноет где-то в горле.
Жуткий коктейль из страха, страсти и ненависти. Это мазохизм чистый воды. Достоевский, кажется, теперь понимает виктимов – в подобном мучительном чувстве есть своего рода наслаждение.
Проблема в том, что он – инфантил, и не сможет этой безотчетной страсти понять. И вряд ли захочет. И даже был бы рад от этого избавиться.
Когда рядом Жуков, безотчетная опасность кружит голову, а привычный мир и порядок в голове переворачивается с ног на голову. Гипертрофированные, исковерканные эмоции захлестывают Достоевского, и от этого трудно дышать.
Он привычно кривит губы. Сегодня скрывать эмоции особенно сложно, но на все случаи у него одна и та же маска.
Вежливая улыбка.
- Прости, но ты приехал слишком рано. Тебе придется ждать еще как минимум полчаса. – Жукову показалось, или он действительно различил тень насмешки в бесстрастном голосе? Да ну, мерещится.
- Я подожду. Или сам заберу его через пятнадцать минут, я знаю, где у вас гримерка.
Жуков спокойно смотрит прямо в темно-зеленые глаза, – Достоевский на сцене не выдерживает, отводит взгляд. Ему никогда не удавалось долго смотреть в глаза собеседнику.
- Я не думаю, что он успеет переодеться к этому времени.
- При определенном давлении он сможет переодеться за пять минут.
- Есенин же не пожарник. Это довольно грубо с твоей стороны – явиться на полчаса раньше и при этом давить на человека. Более того – на своего же дуала, такого…
Достоевский закусывает губу – а вот сейчас будет конфликт. Точнее, пока нет даже намека на конфликт, но он обязательно будет, кто-то, а уж Достоевский никогда не ошибается в таких вещах.
Электричество в воздухе слабо потрескивает. Сухой, неприятный звук.
Жуков только открывает рот, чтобы ответить – Достоевского уже нет на сцене. Раз-два-три-четыре: стучат каблуки по лесенке, по паркету стучат, шуршит бархат.
Уйти от ответа – слишком легко.
Жуков незаметно ухмыляется: думаешь, все так просто, глупый инфантил?
В коридоре Достоевский зажимает себе рот, чтобы не засмеяться истерически.
Жуков? Конфликт? Исковерканные эмоции? Да вы что. Минутное напряжение, намек на конфликт – и все, и расклеился, и потерял нить собственных мыслей. Стыдись и кайся, как ты мог, а вроде бы взрослый самостоятельный человек, у тебя вообще должна белая логика, чуть что, работать. Рассказать кому – не поверят.
Стучат, стучат отвратительные каблуки, господи, это последняя неоклассическая опера, в которой он играет. Кружева, розы в волосах, бархат и гробы – это, конечно, эффектно смотрится, но абсолютно бесполезно. Вот и Жуков сказал…
Достоевский останавливается перед окном, тяжело опирается руками на широкий подоконник. Господи, сам себе отвратителен, да неужто один вид Жукова так выводит из себя? Один взгляд, ничего не значащий разговор – так уже думать невозможно. Конфликт-конфликт-конфликт, Жуков-Жуков-Жуков, да что это за напасть такая?!
Становится трудно дышать, черт, ему ведь нельзя волноваться. Точнее, можно, но не сильно, а сегодня… сегодня что-то слишком сильно, и волнуешься не от того, что Жуков… что за глупая ситуация, волноваться от того, что слишком волнуешься из-за таких пустяковых ситуаций!
Не волнуйся. Ты же рационал.
Голова кружится.
Прекрати.
Дышать трудно.
Это глупо. Врач сказал тебе не волноваться.
- Плоховато выглядишь. С тобой все в порядке?
А вот и Жуков. Сегодняшний день определенно не задался.
«Было бы в порядке, если б ты не пришел».
- Да, спасибо, - Достоевский осторожно проводит рукой по глазам – вроде бы видит нормально.
Возможно, это «Да» прозвучало как «Нет, но не твое дело!» - Достоевский не знает. Ему как-то трудно одновременно думать об интонациях и успокаиваться.
- Точно все в порядке?
- Да… нет. Не знаю. То есть уже да.
- Может, попробуешь ответить по существу?
Ах, черт, это знакомое давление, одной интонации достаточно, чтобы мурашки по телу побежали.
- Прости. Да, все в порядке. Ничего особенного. Иногда случается. Да.
Достоевский судорожно вздыхает, воздухом давясь. В полутемном коридоре, звенящим эхом отвечающем на каждую реплику, Жуков несколько смахивает на мифического Минотавра. Это была абсолютно инертная мысль, которой Гамлету было бы достаточно для того, чтобы кардинально поменять сценарий. Боже, почему он не Гамлет, сейчас бы сделал одухотворенное лицо и убежал бы в зал… господи, что за левые мысли…
Достоевский опирается на стену, - так, как бы сейчас добраться до гримерки? В гримерке сумка, а в сумке мятные леденцы. А мятные леденцы – это прекрасно, потому что…
- Может, тебе помочь?
- Спасибо, не надо. Со мной все в порядке.
В этом «все в порядке» Жуков ясно слышит «Сколько раз я должен это повторить?».
Интересно, сам Достоевский знает, что сейчас выглядит как образец виктимности? Начиная с приоткрытых губ и заканчивая шнуровкой на воротнике, белеющих в осенней полутьме запястий и сбитого дыхания – почему все это выглядит как умелая провокация?!
Достоевский неловко встает, опасно покачиваясь на каблуках. Проходит мимо Жукова, нечаянно задев кружевным рукавом – от этого простого, человеческого движения в глазах темнеет.
Вот сейчас, черт возьми, только валить и трахать этих инфантилов. Без всякой любви, просто…
- Достоевский?
Инфантил оборачивается, смотрит немного затравленно:
- Да?
- Жуков! - Есенин весело выбегает из зала – уже полностью переодетый, смывший с себя всю эту тушь-помаду-румяна. – Все, поехали домой! Просто, что так долго, просто…
Достоевский вздыхает облегченно. Спасибо, Есенин, что появился в такой подходящий момент.
Жуков только ухмыляется. Сегодня ты убежал, Достоевский.
URL комментарияБольно.
Больно – смотреть, думать, разговаривать, вспоминать.
Больно – смотреть на слишком тонкие запястья, смотреть в слишком тусклые глаза, больно бороться с невыносимым, мучительным, разъедающим желанием вот прямо сейчас, прямо здесь намотать на руку длинные волосы, и вот в прямом смысле, без всякой вежливости и романтики отыметь.
Желание странное, иррациональное и неправильное, у него, Жукова, к Достоевского должна быть ненависть, презрение и раздражение. То есть они и есть на самом деле, полный комплект, но вместе с этим невыносимым желанием…
Жуков хорошо себя контролирует, слишком хорошо, и это слава богу. Жуков слишком редко видит Достоевского – только когда Есенина с репетиций забирает, но одной этой короткой встречи достаточно, чтобы превратить его ум в бестолковый клубок змей. Вот как сегодня, например.
Достоевский ходит по сцене взад-вперед, что-то в сценарии исправляя, изредка покусывая кончик карандаша – господи, знает ли он, как пошло это на самом деле выглядит? Гулко стучат каблуки, мягко струится бархат черного камзола, и цветы эти искусственные, дурацкие серые розы, едва-едва в волосах держатся. Колышутся полупрозрачные кружева, шуршит карандаш по бумаге.
Невыносимо.
Отвратительное, глупое чувство сжигает изнутри, больно ноет где-то в горле.
Жуткий коктейль из страха, страсти и ненависти. Это мазохизм чистый воды. Достоевский, кажется, теперь понимает виктимов – в подобном мучительном чувстве есть своего рода наслаждение.
Проблема в том, что он – инфантил, и не сможет этой безотчетной страсти понять. И вряд ли захочет. И даже был бы рад от этого избавиться.
Когда рядом Жуков, безотчетная опасность кружит голову, а привычный мир и порядок в голове переворачивается с ног на голову. Гипертрофированные, исковерканные эмоции захлестывают Достоевского, и от этого трудно дышать.
Он привычно кривит губы. Сегодня скрывать эмоции особенно сложно, но на все случаи у него одна и та же маска.
Вежливая улыбка.
- Прости, но ты приехал слишком рано. Тебе придется ждать еще как минимум полчаса. – Жукову показалось, или он действительно различил тень насмешки в бесстрастном голосе? Да ну, мерещится.
- Я подожду. Или сам заберу его через пятнадцать минут, я знаю, где у вас гримерка.
Жуков спокойно смотрит прямо в темно-зеленые глаза, – Достоевский на сцене не выдерживает, отводит взгляд. Ему никогда не удавалось долго смотреть в глаза собеседнику.
- Я не думаю, что он успеет переодеться к этому времени.
- При определенном давлении он сможет переодеться за пять минут.
- Есенин же не пожарник. Это довольно грубо с твоей стороны – явиться на полчаса раньше и при этом давить на человека. Более того – на своего же дуала, такого…
Достоевский закусывает губу – а вот сейчас будет конфликт. Точнее, пока нет даже намека на конфликт, но он обязательно будет, кто-то, а уж Достоевский никогда не ошибается в таких вещах.
Электричество в воздухе слабо потрескивает. Сухой, неприятный звук.
Жуков только открывает рот, чтобы ответить – Достоевского уже нет на сцене. Раз-два-три-четыре: стучат каблуки по лесенке, по паркету стучат, шуршит бархат.
Уйти от ответа – слишком легко.
Жуков незаметно ухмыляется: думаешь, все так просто, глупый инфантил?
В коридоре Достоевский зажимает себе рот, чтобы не засмеяться истерически.
Жуков? Конфликт? Исковерканные эмоции? Да вы что. Минутное напряжение, намек на конфликт – и все, и расклеился, и потерял нить собственных мыслей. Стыдись и кайся, как ты мог, а вроде бы взрослый самостоятельный человек, у тебя вообще должна белая логика, чуть что, работать. Рассказать кому – не поверят.
Стучат, стучат отвратительные каблуки, господи, это последняя неоклассическая опера, в которой он играет. Кружева, розы в волосах, бархат и гробы – это, конечно, эффектно смотрится, но абсолютно бесполезно. Вот и Жуков сказал…
Достоевский останавливается перед окном, тяжело опирается руками на широкий подоконник. Господи, сам себе отвратителен, да неужто один вид Жукова так выводит из себя? Один взгляд, ничего не значащий разговор – так уже думать невозможно. Конфликт-конфликт-конфликт, Жуков-Жуков-Жуков, да что это за напасть такая?!
Становится трудно дышать, черт, ему ведь нельзя волноваться. Точнее, можно, но не сильно, а сегодня… сегодня что-то слишком сильно, и волнуешься не от того, что Жуков… что за глупая ситуация, волноваться от того, что слишком волнуешься из-за таких пустяковых ситуаций!
Не волнуйся. Ты же рационал.
Голова кружится.
Прекрати.
Дышать трудно.
Это глупо. Врач сказал тебе не волноваться.
- Плоховато выглядишь. С тобой все в порядке?
А вот и Жуков. Сегодняшний день определенно не задался.
«Было бы в порядке, если б ты не пришел».
- Да, спасибо, - Достоевский осторожно проводит рукой по глазам – вроде бы видит нормально.
Возможно, это «Да» прозвучало как «Нет, но не твое дело!» - Достоевский не знает. Ему как-то трудно одновременно думать об интонациях и успокаиваться.
- Точно все в порядке?
- Да… нет. Не знаю. То есть уже да.
- Может, попробуешь ответить по существу?
Ах, черт, это знакомое давление, одной интонации достаточно, чтобы мурашки по телу побежали.
- Прости. Да, все в порядке. Ничего особенного. Иногда случается. Да.
Достоевский судорожно вздыхает, воздухом давясь. В полутемном коридоре, звенящим эхом отвечающем на каждую реплику, Жуков несколько смахивает на мифического Минотавра. Это была абсолютно инертная мысль, которой Гамлету было бы достаточно для того, чтобы кардинально поменять сценарий. Боже, почему он не Гамлет, сейчас бы сделал одухотворенное лицо и убежал бы в зал… господи, что за левые мысли…
Достоевский опирается на стену, - так, как бы сейчас добраться до гримерки? В гримерке сумка, а в сумке мятные леденцы. А мятные леденцы – это прекрасно, потому что…
- Может, тебе помочь?
- Спасибо, не надо. Со мной все в порядке.
В этом «все в порядке» Жуков ясно слышит «Сколько раз я должен это повторить?».
Интересно, сам Достоевский знает, что сейчас выглядит как образец виктимности? Начиная с приоткрытых губ и заканчивая шнуровкой на воротнике, белеющих в осенней полутьме запястий и сбитого дыхания – почему все это выглядит как умелая провокация?!
Достоевский неловко встает, опасно покачиваясь на каблуках. Проходит мимо Жукова, нечаянно задев кружевным рукавом – от этого простого, человеческого движения в глазах темнеет.
Вот сейчас, черт возьми, только валить и трахать этих инфантилов. Без всякой любви, просто…
- Достоевский?
Инфантил оборачивается, смотрит немного затравленно:
- Да?
- Жуков! - Есенин весело выбегает из зала – уже полностью переодетый, смывший с себя всю эту тушь-помаду-румяна. – Все, поехали домой! Просто, что так долго, просто…
Достоевский вздыхает облегченно. Спасибо, Есенин, что появился в такой подходящий момент.
Жуков только ухмыляется. Сегодня ты убежал, Достоевский.
@темы: [ЭТИМ БУРОМ, СИМОН, МЫ ПРОБУРИМ НЕБЕСА!!!], [Эта глупая псевдонаука]
-
-
06.04.2011 в 15:59-
-
06.04.2011 в 16:01*333333333333* Это же avesome! *ОООООООО*
-
-
06.04.2011 в 16:07-
-
06.04.2011 в 16:07-
-
06.04.2011 в 16:14Вроде так ОО